Танец в деревенском кабачке ленау

Состав оркестра: 3 флейты, флейта-пикколо, 2 гобоя, английский рожок, 2 кларнета, 2 фагота, 4 валторны, 2 трубы, 3 тромбона, туба, литавры, треугольник, тарелки, колокол, арфа, струнные.

2) «Танец в деревенском кабачке» («Мефисто-вальс») (Der Tanz in der Dorfschenke)

Состав оркестра: 2 флейты, флейта-пикколо, 2 гобоя, 2 кларнета, 2 фагота, 4 валторны, 2 трубы, 3 тромбона, туба, литавры, треугольник, тарелки, арфа, струнные.

История создания

Образы Фауста и Мефистофеля волновали Ференца Листа на протяжении всей его творческой жизни. Наиболее яркое их воплощение — в созданных в 50-е годы «Фауст-симфонии» и фортепианной Сонате си минор. Но если в них композитор вдохновлялся величайшим творением Гёте, то спустя три года после написания окончательного варианта симфонии он обратился к значительно более скромному «Фаусту» австрийского романтика Николауса Ленау (1802—1850). В этом произведении отразились некоторые события бурной и трагической биографии поэта.

Представитель знатного рода, разочарованный в жизни, он много странствовал по свету, нигде не находя покоя. Несчастная страсть, обручение и ожидание счастливой семейной жизни, оборванное буйным припадком, завершились шестилетним пребыванием в доме умалишенных, где Ленау и скончался. Горькие жалобы и прославление революционной борьбы, мировая скорбь и социальный протест звучат в его стихах и необычных по форме драматических поэмах. Таков и «Фауст» (1834).

Предполагавший обозначить свое сочинение «Фаустовскими картинами», Ленау остановился на имени героя в качестве заголовка и определении «поэма» в качестве жанра. Поэма состоит из 24 стихотворных эпизодов различной протяженности, как повествовательных, так и драматических, снабженных сценическими ремарками. Создавались они не последовательно и даже издавались по отдельности. Образы героев известной немецкой средневековой легенды о докторе Фаусте, заключившем договор с дьяволом, получают оригинальную трактовку, нередко противоположную гётевской. У Ленау главенствует Мефистофель, дух отрицания и разрушения, наделенный непреклонной волей и безудержной силой страстей. Торжество зла несомненно: такой Мефистофель без труда подчиняет себе Фауста —человека смятенного, то охваченного восторгом, то повергнутого в бездну отчаяния, не способного владеть ни своими чувствами, ни жизненными обстоятельствами.

Лист обратился к двум эпизодам поэмы Ленау. Одиннадцатый, под названием «Ночное шествие», — повествовательный. Шестой, под названием «Танец», начинается как драматическая сцена, а завершается большим описательным разделом. Они сопоставлены по принципу контраста. Их текст в партитуре приведен полностью.

Ночное шествие

По небу бродят пасмурные тучи
И слушают, что там в лесу творится:
Ночь поздняя, но шум весны летучий
Среди дерев лепечет и струится,
И ароматный воздух весь в движенье,
Журчат весенние веселые теченья.
О соловей! о милый! пой же, — зовом
Мани растенья к жизни счастьем новым!
Пусть беглые весенние виденья
И ночью в нежном бодрствуют томленье,
Пусть не простят ни капли счастья, неги
В часов весенних быстротечном беге.
Но Фауст мчит без устали всю ночь,
Весна тоски не может превозмочь:
Не слышит он, как дышит все весною.
Несется конь опушкою лесною,
Лишь жук светящийся порой осветит
Дорогу, промелькнув то здесь, то там,
Да изредка ездок кой-где заметит
Луч бледный звезд, скользящий по ветвям.
Чем глубже в лес ведет его дорога,
Тем тише все; и песня соловья
Стихает в отдаленье понемногу,
И ветра шум, и тихий плеск ручья.
Но что там вдруг так ярко засияло?
Каким огнем все небо запылало?
Что это за торжественное пенье,
Исполненное чары примиренья?
Та песнь звучит далёко и печально,
И сладко реет в воздухе она:
Порой душа надеждою полна,
Пред гробом и в кручине погребальной
Вдруг слышит душ блаженных песнопенье, —
Так тихо разливалась песня та
Между деревьев, полных умиленья, —
Звучащая святая красота.
Конь стал, и Фауст внемлет напряженно,
Не призрак ли те звуки и тот свет?
Не шутки ль это грезы полусонной?
Но хор идет, сиянием одет.
В испуге он шарахнулся с конем
И притаился в сумраке лесном.
А хор все ближе наступает,
Бежать его все дальше заставляет.
Идут попарно в белых рясах дети,
Все с факелами; множество венков
Несут они в колеблющемся свете, —
Справлять Иванов праздник средь лесов.
За ними девы в покрывалах скромных,
Отвергнувшие радости земли,
А после старцы в строгих ризах темных
С крестами стройными рядами шли:
Главы опущены и сединами
Украшены как райскими цветами.
Поют они, идя лесной дорогой.
Чу. детские залились голоса,
Как радость жизни, старцев песнью строгой
Созвучно оглашаются леса.
Ты слышишь, Фауст? — смерть и жизнь, сливаясь,
Звучат, на лоне Господа теряясь.
Он смотрит из кустарников колючих,
Исполнен мыслей горестных и жгучих,
Прошли. замолк вдали последний тон,
Лесною чащей мягко заглушён,
Последний отблеск факельных огней
Еще раз вспыхнул меж густых ветвей.
И Фауст вновь один, к коню прижался,
Лицо свое он в гриве скрыл,
И страшно, безнадежно разрыдался —
И никогда столь горьких слез не лил.

Критика называла этот эпизод исключительно католическим, подчеркивая, что встреча с таким шествием не могла произвести столь потрясающего впечатления на Фауста-протестанта (и поэт, и композитор были католиками).

Другой, выбранный Листом эпизод, был создан Ленау в числе первых, в 1833 году. Критики отмечали его сходство с гётевским.

Танец

Деревенский кабачок.
Свадьба. Музыка и танцы.
Мефистофель, в виде охотника, кричит в окно.

Мефистофель
Ого! Веселье здесь вовсю!
Мы тоже тут как тут! Юх-гу!

Мефистофель
Вот эта девка вся в огне,
Вкусней, чем ром, сдается мне?

Фауст
Не знаю, как и почему
Я жаркой страстью весь горю.
Вся кровь кипит. не знаю я.
Я странно чувствую себя.

Мефистофель
В глазах твоих легко читать:
Толпа страстей идет плясать!
Дурак, ты запер их — теперь
Они стучат, ломают дверь.
Лови же женщину — и в пляс!
Будь дерзок: пусть узнают нас!

Фауст
Вот та, кудрява и смугла,
Всю душу мне смутить смогла.
В очах ее манит меня
Блаженство жгучее без дна!
Как щечки у нее горят,
О свежей жизни говорят!
О, как безмерно наслажденье
К пылающим устам прильнуть,
Изнемогать в самозабвенье,
В объятьях мягких потонуть.
Ах! этой груди трепетанье, —
Волненье страсти, дрожь желанья!
Хочу обвить я стройный стан,
Сжимать, восторгом страсти пьян!
А! локоны нетерпеливо
Средь пляски вырвались из пут,
Летят вкруг шеи, грудь ей бьют
Сигналом бури торопливым.
Я в исступленье. я теряюсь,
Смотрю, терзаюсь, наслаждаюсь!
И все ж не в силах я смелей
Идти с поклоном прямо к ней.

Мефистофель
Диковинка — отродье тех,
Что совершили первый грех!
Он был пред самым адом смел,
А пред бабенкой оробел.
Она ж хоть очень недурна,
Но похотью полным полна.

Эй вы, людишки!
Лук у вас
Натянут сонно в этот раз!
Под ваши вальсы пляшет пусть
На хилых ножках тетка Грусть,
А не такая молодежь!
Дай скрипку, говорю не ложь,
Сейчас она не так зальется,
Иной и пляс у нас начнется.
И скрипку охотник тотчас же взял
И сильным смычком ударять по ней стал;
Клубятся и вьются веселые звуки,
Как стоны веселья, как хохота муки,
Болтают игриво, тихонько и сладко,
Как ночью любовники шепчут украдкой,
Встают и проносятся, пенясь волнами,
Как будто ласкают своими струями
Цветущее девичье тело они.
Вот громкие крики внезапно слышны:
Испуганно дева на помощь зовет,
А юноша к ней в тростниках ползет,
И слились — схватились все звуки в смятенье;
Борьба, исступленье, и гнев, и кипенье!
Купальщица долго боролась. напрасно:
Ее обнимает мужчина так страстно!
А вот слышны просьбы: пред женщиной млеет
Распутник. лобзаньями тело ей греет.
Вот струны, в три тона звеня, зазвучали,
Как будто девицу два парня желали, —
Один, побежденный, умолк постепенно,
А те обнимаются жарко, блаженно,
И звуки двойные по лестнице неги,
Сливаясь, возносятся в бешеном беге.
Все пламенней, громче, сильнее, буйнее
Мужчин ликованье, визг женщин. Полнее
Звучат эти звуки соблазна пожаром
И всех охватили вакхическим жаром.
Глупцами стоят скрипачи, онемели,
За скрипки и взяться они не посмели.
Волшебный, танцующий вихрь охватил
Всех, бывших в таверне, и всех закружил.
И стены стояли, белея от злости,
Что прыгать не могут, как прыгают гости.
А Фауст, безумный от неги, танцует,
Клянется в любви, умоляет о вере
И в танце влечет ее в поле чрез двери.
Танцуют чрез двор и танцуют чрез сад,
Танцуют, забывшись, в дубраве тенистой.
А скрипка все тише, и звук ее чистый
Тихонько лепечет средь листьев, ласкает
Любовными снами, таинственно тает.
Тогда загремел из заснувших ветвей
Победную песню певец-соловей,
Как будто подкуплен самим сатаной,
Чарует безумной тоской неземной:
Томленье, как тяжесть, влечет их упасть,
Как море, их топит блаженная страсть.

Лист расширил заголовок этого эпизода, подчеркнув значение образа дьявольского скрипача: «Танец в деревенском кабачке (Мефисто-вальс)». Его премьера состоялась 8 марта 1861 года в Веймаре под управлением Листа; дата и место премьеры «Ночного шествия» до сих пор точно не установлены. Изданы «Два эпизода из «Фауста» Ленау» также по отдельности в разные годы, хотя и с общим посвящением ученику и другу Листа, знаменитому пианисту Карлу Таузигу. Это тем более странно, что композитор считал обе пьесы связанными между собой и желал, «чтобы два «Фауст-эпизода» исполнялись вместе — даже если возникнет опасность, что публика несколько минут поскучает, слушая «Ночное шествие»». Однако и последующая концертная практика не оправдала надежд композитора: первый номер звучит чрезвычайно редко, тогда как «Мефисто-вальс» приобрел широчайшую популярность и в оркестровой, и в двух авторских фортепианных версиях (в 2 и в 4 руки).

Музыка

Начальный раздел «Ночного шествия» построен на резком контрасте. Его первая тема, скорбная и мрачная, прерываемая паузами, поручена низким голосам оркестра (виолончели, контрабасы, фаготы). Это не столько иллюстрация первых строк программы, сколько характеристика душевного состояния Фауста. Герою противостоит безмятежная весенняя природа: в прозрачном звучании струнных, деревянных духовых, валторн слышатся трели соловья, шелест деревьев, журчание ручьев. Песня природы становится все более страстной и замирает в унисонном пассаже скрипок. После долгого молчания вновь возникает горестная тема Фауста (пиццикато струнных). Отдаленный звон колокола предвещает центральный эпизод — собственно шествие. В основу его Лист положил тему католического хорала «Pange lingua gloriosi» («Воспой, язык»), текст которого приписывается знаменитому церковному деятелю XIII века Фоме Аквинскому. Тему, от которой, по словам Бородина, «веет чем-то древним, византийским», запевает одинокий голос английского рожка, ему вторят три флейты. Вступают новые инструменты, шествие приближается, затем затихает вдали. Снова воцаряется тишина. И, как взрыв отчаяния, звучит начальная тема. Реплики виолончелей и фаготов, подхваченные другими струнными и деревянными инструментами, подводят к краткой кульминации tutti: «бурно рыдая», согласно авторской ремарке, ниспадают мотивы скрипок, флейт и гобоев. Они затихают в глухих басах струнной группы, обрамляя, таким образом, все произведение картиной души героя, которая для Листа важнее живописных зарисовок.

«Мефисто-вальс» образует резкий контраст первому эпизоду. Это настоящая поэма вальса — стремительного, увлекательного, совершенно лишенного медленных темпов. Мастерски сопоставляются два образа: реальная бытовая пляска с комическими эффектами и фантастический танец. Первый воплощает игру деревенских музыкантов, и полный симфонический оркестр подражает звучанию крестьянского ансамбля. Музыканты долго готовятся, настраиваются, собираются с духом. Наконец альты и виолончели уверенно исполняют «сельскую», по авторской ремарке, грубоватую, остро акцентированную тему. Веселье нарастает, все новые танцующие вихрем проносятся в буйной пляске. Потом, утомившись, останавливаются. Виолончели в необычно высоком регистре начинают новую тему (авторская ремарка «нежно, влюбленно») — томную, чувственную, хроматизированную, не укладывающуюся в четкую танцевальную сетку. Это явился Мефистофель; его тему завершает замирающее звучание скрипки соло. Начинается еще более стремительный фантастический эпизод. А когда возвращается деревенская пляска, дьявольский напев не дает ей развернуться, искажает ее мотивы — они подчиняются воле Мефистофеля, становятся такими же изломанными, хроматизированными. Теперь сам дьявол правит бал. Пляска превращается в неистовую вакханалию, трехдольный размер сменяется двудольным, «движение вальса переходит в какой-то дикий чардаш, полный огня и необузданной страсти», по выражению Бородина. На кульминации пляска обрывается, и еще раз повторяется фантастический эпизод; сильно сокращенный, он завершается умиротворенными голосами природы (каденция флейты соло, глиссандо арфы). Но последнее слово остается за Мефистофелем: вновь взрывается бешеная пляска, грозно торжествуя, многократно утверждается дьявольский мотив в басах оркестра. Внезапно все стихает, исчезает вдали; остается лишь замирающий шелест литавры и пиццикато виолончелей и контрабасов. После глиссандо арфы Лист надписал заключительную строку из Ленау: «И, бушуя, поглощает их море страсти».

Источник статьи: http://www.belcanto.ru/sm_liszt_faust.html